Станислав Дробышевский: самые нестандартные в итоге оказываются самыми успешными

Палеоантрополог, кандидат биологических наук, доцент кафедры антропологии биологического факультета МГУ им. Ломоносова Станислав Дробышеский рассказывает просто о сложном. Научные сведения узкоспециального характера он подает в своей манере так, что они доступны и детям. Корреспондент «Инсайт» задал Станиславу Владимировичу несколько вопросов перед лекцией. Мы поговорили о моде австралопитеков на большие зубы, невезении флоресских хоббитов и разумном киселе Станислава Лема.

Станислав Дробышевский приехал в Воронеж 4 марта в рамках лектория «Эфко» с двухчасовой лекцией «Чудо внутри нас: жизнь клетки человека». Мероприятие, на котором выяснилось, что клетка едва ли проще системы галактик, состоялось по адресу: ул. Кольцовская, 24ж (территория винзавода, «Площадка 1900»). Лекцию посетили более двухсот человек.

 

— Станислав Владимирович! Вы – приверженец научного мировоззрения. На ваш взгляд, за последние лет десять научное мировоззрение стало более популярно? Или все же в обществе превалирует религиозное мировоззрение?

— Научное и религиозное мировоззрение не всегда полярны, потому что лично я знаю несколько, например, археологов, которые копают каменный век, античность, и при этом напрочь религиозны, у них как-то это в голове соединяется удивительным для меня образом. По-хорошему, надо провести отдельное исследование – я его, ясное дело, не проводил. И моя точка зрения, видимо, искаженная. Я-то катаюсь с лекциями, и ко мне приходят особо отобранные люди. Мне кажется, научно мыслящих людей становится больше. Более того, за последнее время вопросы от аудитории становятся все умнее и умнее. Это говорит о том, что люди уже что-то послушали, набрались знаний. Уже не общие вопросы звучат, а слушатели детали и тонкости пытаются уточнить, спрашивают что-то оригинальное и свежее. Конечно, почему обезьяны не превращаются в людей, у меня до сих пор каждый раз интересуются, но есть много и более адекватных вопросов.

— В чем преимущество научного мировоззрения?

— Наука – это не секта какая-нибудь, мы собираем факты, делаем выводы и все дальнейшие действия согласуем с реальностью. То есть, научное мировоззрение – это адекватное мышление, которое имеет чисто практическое назначение. Пароходы плавают, самолеты летают – это все построено на законах физики, это и есть наука. А от молитв или веры в него самолет не полетит. Наука о происхождении человека совсем прямого выхода на практику не имеет, однако, если я знаю, кто я такой и какие у меня предки, я понимаю, почему я так себя веду, и почему так себя ведут другие. Если же я буду просто хотеть чего-то или верить во что-то? Хорошо, если я верю во что-то доброе, светлое, а если в какую-то социально опасную ересь? И не я один, а толпа народа в нее поверит? Очень небольшое количество неадекватов могут испортить жизнь всем остальным. Поэтому государство пытается регулировать, устанавливая государственную религию. Но рано или поздно появляются секты, которые говорят: а чем мы хуже? Давайте не вашим, а нашим богам молиться. Начинается разброд и шатание, потому что каждый религиозный человек искренне верит, что только он прав, все остальные ему враги, а это – дезинтеграция общества. Тем более в условиях нашей страны, где куча разного народу. Поэтому научное мировоззрение гораздо адекватнее. У всех дважды два – четыре, сила тяжести работает – у всех все вниз падает, и никак иначе. Реальность одна, все счастливы и довольны. Конечно, иногда возникают разные интерпретации одного и того же явления – значит, мы просто не в курсе дела пока что, нам не хватает знаний.

— Бывало так, что во время лекции кто-то вставал и говорил: вы все врете, земля вообще-то плоская?

— Такие люди редко приходят на лекцию, а вот в комментариях в интернете и не такое мне регулярно пишут. В интернете фриков – толпами. А иногда сядешь в такси, и понимаешь, что все мои двадцать лет научно-популярных лекций – ни о чем, потому что таксист точно все лучше знает. Я и спорить никогда не пытаюсь…

— Есть ли такие находки, которые не вписываются в общую научную парадигму?

— Если такие находки появляются, то мы их вписываем. Классический пример – хоббиты на острове Флорес.

Человек флоресский — карликовый вид ископаемых людей. Из-за малого роста известен также как «хоббит» (по аналогии с существами, придуманными Дж. Р. Р. Толкином). Останки Homo floresiensis обнаружены в 2003 году в Индонезии (остров Флорес, пещера Лианг-Буа), где найдены несколько скелетов возрастом приблизительно в 13 – 95 тысяч лет (по последним альтернативным оценкам, 60 – 100 тысяч лет). Рост флоресских людей оценивается примерно в 1 м, а объем головного мозга в 400 см³, что в три раза меньше объема мозга современного человека. Исследователи отмечают также многочисленные архаичные черты в строении черепа и конечностей флоресских людей.

У нас уже было много предков и родственничков, и тут вылезает карликовый вид, который вообще ни на кого не похож, сам по себе. Посидели, покумекали – оказывается, они потомки ливанских питекантропов. А потом и аналоги нашлись – Homo luzonensis на Филиппинском архипелаге. Тут еще подвезли данные по разным млекопитающим: по карликовым слонам, оленям и прочим. А это – островной карликовый вид человека, вот такой эндемичный и прикольный. То есть, раньше просто на этом острове никто не искал. Нашли – и парадигма от этого не поменялась, она обогатилась. Реальность всегда богаче, чем наше представление о ней. И если мы создали себе какой-то мир в голове, не значит, что это весь мир и есть. А потом добавились Homo naledi в Южной Африке, из той же примерно серии: ни то ни се, очень странные человечки. Картина стала еще богаче. И новые находки еще будут 100%, в этом-то и радость научного познания.

Homo naledi – ископаемый вид людей. Останки нашла в 2013 году в Южно-Африканской Республике, в пещере «Восходящая звезда», команда под руководством палеоантрополога Ли Бергера. Название вид получил благодаря пещере, в которой его нашли: на языке сесото naledi означает «звезда». Строением и телосложением Homo naledi напоминает современных людей, но отличается от них небольшим объемом эндокраниума – базальной части черепа, которая делает его похожим на австралопитеков. С морфологической точки зрения череп уникален и не похож на черепа других представителей рода. Команда Ли Бергера установила, что возраст найденных остатков Homo naledi составил около 335 – 236 тысяч лет.

Антропологии всего 150 лет от силы, а это – очень мало. Всегда в пример привожу антропологов России: Богданов, его ученик Анучин, его ученик Бунак, его ученица Хрисанфова, ее ученик я. Не то чтобы я себя в один ряд с Бунаком ставлю, просто такая последовательность. То есть, поколения на пальцах одной руки можно пересчитать.

Анатолий Петрович Богданов (1834, Нижнедевицкий уезд, Воронежская губерния — 1896, Москва) – зоолог, один из основателей российской антропологии. Автор работ по антропологии, посвященных, главным образом, краниологии древнего населения России.

Дмитрий Николаевич Анучин (1843, Санкт-Петербург — 1923, Москва) –первый в России профессор географии, антрополог, этнограф, археолог, музеевед. Ввл в оборот термин «антропосфера».

Виктор Валерианович Бунак (1891, Москва – 1979, Москва) — советский антрополог и анатом, один из основоположников советской антропологической школы, заслуженный деятель науки РСФСР. Его многочисленные работы касались всех аспектов антропологии в целом и антропогенеза в частности, в том числе эволюции черепа, мозга, речевого аппарата, сознания.

Хрисанфова Елена Николаевна (1927 – 2003) – советский антрополог, один из ведущих специалистов в области антропогенеза, в особенности – морфологии скелета ископаемых гоминид. Разработала теорию о гормональном статусе неандертальцев, ряд работ посвящен климато-физиологическим адаптациям ископаемых гоминид.

— Были какие-то интересные неединичные мутации, которые не прошли естественный отбор?

— Три с половиной миллиона лет назад среди грацильных австралопитеков была очень модна мегадонтия – отбор шел в сторону увеличения зубов, а третий моляр был самый здоровенный, потому что они жили в саванне, питались сухой растительностью в основном, им это было суперважно. Большие зубы – прямо тренд такой был. У парантропов это достигло апофеоза – там гигантские челюсти, огромные зубы. Потом стало много конкурентов: всякие павианы, антилопы, лошади, свиньи. И эти твари австралопитеков вытеснили. Все австралопитеки вымерли, а один вид сохранился, и с самыми маленькими зубами. Было супермодно, а стало неадекватно. А мы были самыми, на первый взгляд, неадекватными, потому что перешли на мясо. Для приматов питаться мясом не характерно. Разве что шимпанзе или павианы могут кого-то съесть, и то в качестве прикола. Стали есть много мяса – и мозги поперли, и орудия стали делать, появился прогресс человека. А зубы стали уменьшаться. Еще в более ранние времена – 7 миллионов лет назад – обезьяны жили на деревьях. Предки приматов с мезозойских времен – это древесные существа. И тут какие-то стали спускаться на землю: лесов стало меньше, и им пришлось. Те, кто не спустился, либо до сих пор там же, либо вымерли. Самые нестандартные, кто упорно лез на землю несмотря на обилие хищников, оказались в итоге самыми успешными. Любой переход на следующую ступень так выглядит. Нашим предкам всегда везло. С одной стороны, все время что-то происходило, что заставляло меняться, а с другой стороны, изменения происходили не настолько бурно, чтобы вымереть. Лавировали между всеми проблемами, при этом хватило времени и ресурсов перейти на следующий уровень. Вот хоббитам не повезло: мозгов было килограмм, а стало 400 грамм. А у нас было килограмм, а стало полтора. И когда сапиенсы научились строить лодки и доплыли до Флореса, хоббитов не осталось. Если бы их не трогали, они бы на этом острове до сих пор сидели. В чем проблема? Комодские вараны сидят же там до сих пор. С хоббитами одновременно жили и сейчас живут – довольно продвинутая по-своему тварь. Просто люди варанов особо не истребляли – что с ними делать? А хоббит для сапиенса – это конкурент, и с ними довольно быстро разобрались. Скрещиваний с ними не было – уж больно они особенные. Скорее всего, кроманьонцы отнеслись к ним как к обезьянам.

— Сейчас в моду вошли генетические тесты, и иногда в отчетах человек читает: вы – дальний потомок неандертальца. А он же помнит со школы, что неандертальцы не могли передать свои гены кроманьонцам…

— За 50 лет наука продвинулась вперед семимильными шагами, появилась палеогенетика, то есть изучение сохранившегося генетического материала останков древних организмов. На самом деле, что неандертальцы смешивались с кроманьонцами, было известно еще с 30-х годов, но есть нюанс. Школьный учебник всегда все дико упрощает, потому что его сверхзадача – запихнуть все мироздание на одну страницу. Еще, чтобы любой школьник это понял, а не только самый умный. Палеогенетика первые 10 лет тоже отрицала смешение неандертальцев и кроманьонцев, пока они еще не разогнались и у них была только митохондриальная ДНК. Наука развивается.

— А люди развиваются, меняются? Сейчас же мужчине не обязательно охотиться?

— Если я физическим трудом заниматься не буду, я не буду тренирован. Месяц в году я на раскопе лопатой размахиваю, а все остальное время я тяжелее банки с водой ничего не поднимаю. Но генетически потенциал у меня больше, чем я реализую. И ни мои гены, ни гены моих детей не поменяются – это будут все те же гены кроманьонцев. Другое дело, что сейчас отбора нет, и выживают все подряд. Но у нас не так долго люди живут хорошо, чтобы генетика успела поменяться. Для заметных изменений нужен значительный период времени. За последние 150 лет под влиянием улучшения питания, медицины, уменьшения физических нагрузок можно наблюдать акселерацию – дети рождаются крупнее, у них раньше прорезываются зубы, они быстрее растут, и сам рост становится больше. На 9 мая ветераны выходят – метр 50 ростом. Да, за полвека рост человека увеличился, но генетика при этом не поменялась. Для изменений в генетике нужно лет 300, а по-хорошему – 4 тысячи лет. За такой период у нас массивность уменьшилась, стенки черепа стали тоньше, надбровья и челюсти – меньше. 50 тысяч лет – это уровень видовых изменений, не совсем сапиенс. 300 тысяч лет – это питекантропы, 3 млн лет – австралопитеки. Вопрос в том, какой интервал мы берем для исследований. Каждый ребенок от родителя отличается, это уже супермикроэволюция. Но вдруг и сразу люди Икс не появятся.

— Можно ли спрогнозировать, как изменятся люди в дальнейшем?

— Лет через 400, может, зубы еще меньше станут. А может, и нет – нефть кончится, и снова будем кочерыжки из земли выковыривать руками. Пойдет отбор, и будет как у питекантропа челюсть. Все зависит от того, в какую сторону среда поменяется: питание, потепление-похолодание. И от случайных мутаций. Если маленькая популяция, и один человек родился с прикольной особенностью, следующее поколение – уже с ней же, потому что все его дети. А в большой популяции – где, скажем, миллион человек – миллион лет и потребуется. Нас сейчас 8 миллиардов… Поэтому я ратую за генную инженерию: чтобы мы не ждали, когда случится удачная мутация, а сами могли «подкрутить» что надо и в нужную сторону. Например, можно сделать так, чтобы аппендикс не воспалялся. Малоберцовая кость нам не нужна – она требовалась, когда мы по деревьям скакали, чтобы стопой вертеть. Третий моляр, так называемый зуб мудрости, не нужен. У нас вообще полно неполадок в организме.

— Эти неполадки нам от предков достались?

— Наше современное состояние – это решение позавчерашних проблем. То есть, наше тело – тело кроманьонца, который бегал по саваннам или прериям в верхнем палеолите. А в значительной степени – обезьяны, которая прыгала по деревьям, у нас этих обезьяньих черт, грубо говоря, 90%. К современным условиям с бесконечным питанием, ношением одежды мы не приспособлены. Техника наша появилась лет 100 назад в массовом порядке, а до этого крестьяне землю пахали. И чтобы мы к этому всему приспособились, отбор должен не одну тысячу лет идти. Часто спрашивают: как на нас повлияют смартфоны? Они могут повлиять, если пользование смартфоном даст увеличение потомства. То есть, от того, что я в телефон тычу особо ловко, у меня будет не два ребенка, а 10. Причем, все выживут и начнут тоже как кролики плодиться. Вот тогда моя чудо-способность тыкать в кнопочки передастся в следующее поколение. И она еще должна быть биологически зашифрована, а я слабо представляю себе, как это может быть. Да и внутренний голос мне подсказывает, что те, кто ловко тычут в телефон, не особо плодятся. Наверное, через 40 миллионов лет наши потомки от нас будут радикально отличаться, но у нас не хватит фантазии представить, как они будут выглядеть. Вернадский сочинял, что будет ноосфера, все разумы сольются. Может быть. У нас вся эволюция идет по степени усиления симбиоза. С самых ранних времен клетка собиралась из разных организмов, и исходно разные твари оказались вместе. Может, и мы так симбиотируем, и будет суперорганизм – вроде разумного киселя у Лема в «Солярисе». Но, если честно, стандартный вариант эволюционной судьбы – это вымирание. 99,9% существ вымирают, а выживают супермегавезучие. В пермском периоде были тысячи разнообразных рептилий, и только один конкретный вид стал млекопитающим. И только один вид стал птицами. И крокодилы, и черепахи, в кого ни ткни – это производные от кого-то конкретного. А синхронные родственнички все померли. Мы сейчас – один вид. Если из тысячи видов один выжил, то какая вероятность, что выживет один единственный вид? Практика показывает, что выживают самые невнятные – кто меньше суетится и требований предъявляет, а мы сильно энергоемкие.

 

 

ФОТО: «Эфко», «Инсайт»